Как уже было замечено, наше человеческое воображение чаще всего ухватывает в предмете границы его пространственной протяжённости, идентифицируя их с объектными системными признаками, что не всегда совпадает с истинным положением вещей.

Понятие живого организма не совпадает с понятием живой системы. Живые организмы, если имеется ввиду некие объекты преимущественно монолитной пространственной конфигурации, составляют подмножество возможных системных форм. Дополняют это множество системы, границы которых не поддаются единовременному пространственному восприятию, что, однако, не исключает их абстрактно-логическое, модельное оформление.

Проще говоря, существуя в природе независимо от нашего сознания, живые системы, с фактически неопределяемыми системными границами, могут быть, тем не менее, особым образом отражены в сознании модельно на уровне виртуального объекта. Тогда все закономерности и свойства системообразующих потоков могут быть подвергнуты вполне адекватному познанию.

Вряд ли у кого-нибудь возникнет сомнение, что обыкновенная пчела является отдельным живым организмом. Но уже не каждый человек согласится, что, скажем, глаз у пчелы тоже является отдельным живым организмом, относящимся к пчеле также, как и пчела относится к улью. Ещё более трудно даётся понимание того, что улей является некоторым отдельным живым существом - системой, не совпадающей с механической суммой составляющих этот улей пчёл, сот, мёда, матки, трутней и пр. Дело бы очень облегчилось, если бы все пчёлы в улье были бы связаны механически, например, кровеносными сосудами. Но этого нет, и не в этом дело. Пчёлы ведь связаны общим питанием мёдом внутри улья. При этом фактически собрать и пересчитать всех пчёл или муравьёв в муравейнике невозможно, да и не нужно.

Постулируя конечность подобных множеств, мы вполне подготавливаем в своём воображении системную модель объекта, предназначенную для дальнейшего изучения.

История развития биологии богата примерами, показывающими, как нелегко входят в общую структуру научного знания представления об отдельных видах неорганизменных форм системных объектов живой природы, например, популяции живых организмов одного вида как отдельной системы. Знамением века выглядит открытие В.А.Вернадским биосферы, ноосферы Т. де Шарденом как отдельных систем, которые разглядеть и обозначить было “совсем трудно”, поскольку на них невозможно поглядеть со стороны.

Но это - сложности и проблемы нашего сознания, независимо от которого существует огромное количество живых систем, подобных улью, биосфере, стай животных и пр., способных к адаптации путём системно-системной переработки, и обладающих самостоятельным механизмом реализации направленной флуктуации, поскольку объединительные системные устремления широко распространены в Природе и, более того, имеют универсальный, всеобщий характер.

Распознавание систем живого типа часто затрудняется не только сложностями пространственного ограничения, но также сильными различиями масштабов системного времени. События в некоторых системах, определяющих, например, направление биологической эволюции видов, случаются редко, эпохально по отношению к тиканию нашего будильника на кухне. Если к тому же такая система локализована в общем генотипическом пуле на уровне популяции, группы популяций или всех особей данного вида, то свершая акт качественной переработки системообразующих потоков, скажем, раз в несколько тысяч лет, такая система будет всегда трудно различима для разумных существ гуманоидного типа, не переставая при этом быть самостоятельно живой.

Некоторые известные факты, если, конечно, их интерпретировать в русле системологических закономерностей, намекают на весьма широкое распространение в Природе подобного рода систем.

Во-первых, без управляющего влияния надорганизменных систем, была бы невозможна биологическая эволюция в виде классической модели Ч.Дарвина, поскольку чисто случайный мутационный процесс на уровне одного организма, как известно, должен был бы порождать огромное количество нежизнеспособных уродов, что весьма обременительно истощало бы энергетические ресурсы системы, объединяющей совокупность особей в единый вид.

Следовательно, должна существовать некая направляющая сила, которая через реализацию системного развития путём направленной флуктуации должна порождать новые организменные (и даже неорганизменные) живые формы, способные встраиваться в реально существующую общесистемную конструкцию окружающей среды, а также быть внутренне системно стабилизированы.

В этом отношении старинный философский парадокс о первичности курицы или яйца можно рассмотреть с позиций системологии.

Курица и яйцо возникают в Природе одновременно, как единая генотипическая система, включающая и курицу и яйцо как необходимые элементы, и качественно не равная системам, существовавшим ранее. Случается такое, когда некоторая живая система, локализованная в информационном банке популяции, в условиях особого сплетения закономерностей, в рамках которой происходит флуктуация, создаёт новую систему. При этом и в новой курице и в новом яйце старая система может быть представлена в постфункциональной фазе существования, а новая - в дофункциональной или функциональной.

Такой организм, будь то или яйцо или курица, являются одновременно и новой и старой системой, - проявлением диалектики первичности и преемственности.

Во-вторых, можно подозревать, что структурные элементы эволюционирующих биологических систем могут локализованы в геноме организмов в тех частях хромосом, которые, как известно, “неизвестно” для чего предназначены, поскольку не участвуют в синтезе белка и не несут необходимую для этого информацию.

Обнаружить и обозначить такую “эволюционную” систему весьма сложно, но тем не менее возможно иногда по очевидным результатам качественной преработке системообразующих потоков.

В частности нечто подобное обнаружил медицинский генетик Эфроимсон, судя по написанному в статье “Родословная альтруизма”.

Подобно тому, как невидимые планеты открывают иногда путём чистых расчётов “на кончике пера”, таким же образом Эфроимсон расчётным путём попытался обосновать, что проявление “самопожертвования” у животных, в частности в борьбе с хищниками, или в виде “жертвенности” пчелы, которая гибнет после того, как вонзит жало в обидчика, “работает” на благо не отдельного организма, а на благо всего биологического вида.

Из расчётов, приведённых Эфроимсоном следует, что гены альтруизма способны накапливатья в общем генетическом пуле всей популяции, если отдельные носители этих генов будут жертвовать собой для общего блага.

Нельзя, однако, считать, что накопление генов альтруизма может носить подавляющий характер. При определённой концентрации генов альтруизма в генетическом пуле биологического вида становится выгодным и накопление “генов эгоизма”.

Это когда какая-нибудь особь чуть-чуть “повременит” с участием в драке с напавшим на стаю хищником, когда другие особи бросаются в драку безрассудно. Естественно, её генотипические особенности в этом случае получат больше шансов на повторение в потомстве. Легко, ведь, провести и подобные математические расчёты.

Необходимо учитывать, что Природа в данном случае не делает никаких предварительных расчётов концентраций тех или иных генов. Она творит универсальным способом, порождая и преобразуя системы, основанные на диалектических принципах; и гены альтруизма и гены эгоизма (это мы их сейчас так называем), и не только они составляют когда-то возникшую некоторую систему неорганизменного типа, локализованную в общем генетическом пуле популяции или биологического вида, а также в отдельных элементах фенотипа конкретных особей.

Эта система способна перерабатывать информацию о воздействии хищников на стаю в стереотип поведения каждой конкретной особи в данной ситуации. Альтруизм в данном случае направлен не на выживание отдельной особи, а на выживание и адаптацию неорганизменной системы, которая поэлементно локализована в геноме отдельных особей, составляет единое целое, и способна обрабатывать системообразующие потоки в обеспечение собственного существования, жертвуя при этом судьбами отдельных индивидов.

Организменный альтруизм в рамках одной системы оборачивается эгоизмом в рамках другой системы, что свидетельствует, во-первых, об относительном характере этих понятий, во-вторых, о необходимости понимания “благополучия” живой системы, как баланса содержания “эгоизма” и “альтруизма” в сфере системных адаптационных интересов биологического вида. Различия между системами организменного и неорганизменного типов можно провести лишь на уровне физической объектной организации, что соответствует либо монолитной, либо фрагментарной локализации. Это основная и, похоже, единственная особенность, в противовес которой у всех живых систем можно обнаружить главное существенно общее, а именно - способность к адаптации путём реализации системно-системных качественных превращений.

Конечно же системы неорганизменного типа обнаруживаются труднее, чем обыкновенный живой организм, но вот сам способ расчёта концентраций “полезных” генов, приведённый Эфроимсоном, можно рассматривать как один из возможных элементов алгоритма такого поиска в области системной организации популяций, поскольку этот расчёт в конечном итоге выявляет и обосновывает конечное множество взаимодействующих генов, обозначая с некоторой степенью точности системные границы в нашем воображении! Остаётся догадаться, что такая система перерабатывает информацию о хищниках в стереотипы поведения отдельных особей, что является для неё системообразующим потоком, и что такая система, возможно, способна к адаптации, то есть - живая, если содержит механизм для собственной качественной модификации в ответ на изменение внешних потоков, включающих воздействия хищников на стаю.

Из предложенных примеров можно сформировать некоторое впечатление о том, что идентификация живых систем неорганизменного типа, каждый случай которой сейчас считается крупным открытием, была бы более лёгким занятием, если изначальная направленность на обнаружение системологических атрибутов составила бы универсальную часть научного метода в биологии.